Владимир Малягин: "Можно держать в руках самую мощную бомбу – и быть рабом чужих идей"
Ведущий русский драматург Владимир Малягин в беседе с писателем и критиком Марией Скрягиной рассказал о своей работе, своём взгляде на историю и современный театр.
Мария Скрягина: Уважаемый Владимир Юрьевич! Вы написали много пьес на историческую тематику. Вашими героями были протопоп Аввакум, отец Арсений, Наполеон – как рождается замысел исторической драмы, что для Вас становится определяющим в выборе той или иной исторической фигуры?
Владимир Малягин: Наверное, для каждого автора, прикасающегося к исторической теме, принцип выбора героя только один: чтобы в нем, как в линзе, собирались противоречия и конфликты эпохи и чтобы эти конфликты и противоречия были не то, чтобы созвучны нам сегодня, а глубоко злободневны. Осознает автор это свое стремление или нет – не важно, важно, что оно в нем живет.
Что касается непосредственно замысла – тут всё гораздо тоньше. Ведь замысел – это интуиция, а интуиция еще должна воплотиться в практическое знание. А для этого – долго и внимательно изучаешь героя и его эпоху, чтобы выбрать ту кульминацию его исторической судьбы, которая и станет твоим сюжетом в этом материале. И если кульминация выбрана правильно – пьеса обязательно получится.
Мария Скрягина: Недавно в Москве показывали спектакль «Тихий Дон» М.Шолохова Государственного академического драматического театра из Ростова-на-Дону. Спектакль, режиссер которого Геннадий Шапошников, собирает полный зал у себя дома, но и в столице он был замечен – стал лауреатом театрального фестиваля «Золотой Витязь». Вы выступили драматургом-инсценировщиком. Шолохов в кино – это понятно. Но вот Шолохов в театре – это проблема. Как удалось Вам вместить роман на сцену? Были ли то, от чего Вы отказывались с трудом?
Владимир Малягин: «Тихий Дон» - не первая моя инсценировка больших классических романов. Достаточно вспомнить «Карамазовых» или «Мертвые души» в театре Маяковского. Скажу прямо: у меня никогда не было страха перед величиной, физическим объемом романа. Дело ведь в другом, не в тех или иных сценах или даже линиях сюжета. Дело в том, удалось ли тебе угадать, ухватить главную коллизию произведения. И вот удастся ли это – здесь, конечно, тревога существует. Но когда коллизия ухвачена – всё остальное становится второстепенным. Потому что драматическая коллизия, конфликт – основа сюжета любой драмы. И историческая драма здесь не исключение.
Поэтому не помню, было ли мне чего-то жалко в «Тихом Доне». Может, и было, но закон искусства – произведение должно быть достаточным по объему, но в нем не должно быть ничего лишнего. И если та или иная сцена не двигает сюжет вперед – приговор ей выносится обязательно. Но надо оговориться, что в зависимости от замысла набор эпизодов может сильно отличаться.
«Тихий Дон». Театра драмы имени М.Горького Ростова-на-Дону
Мария Скрягина: В том же Театре Ростова-на-Дону идет Ваша пьеса «Часовщик» о Сталине. Да, я понимаю, что в год столетия Октябрьской революции, которую нынче принято стало называть Великая Русская революция, логичнее было бы обратиться к Ленину, Троцкому, Луначарскому – с одной стороны, и к судьбам дворянства, трагедии царственных мучеников, – с другой. А Вы вдруг пишете о Сталине. Эта фигура до сих пор раскалывает общество. Почему именно Сталин, причем (а я читала только пьесу) Вы исключаете историко-идеологический контекст, а смотрите на эту фигуру нашей истории с точки зрения его матери, и в целом изнутри времени?
Владимир Малягин: Пьеса об Императоре Николае у меня есть. Это «Суд человеческий. Императрица Дагмар», – она написанна в начале 2000-х и поставленна в Копенгагене, в Датско-Русском культурном центре.
А по поводу Сталина я бы все же уточнил: я, наверное, смотрю на героя не с точки зрения его матери, а пытаюсь посмотреть с точки зрения Бога. Человек очень крупный и очень противоречивый оправдывается перед Небом за свою очень непростую жизнь. А мы, вместе с Богом, слушаем эту исповедь. Но историко-идеологический контекст я совсем не исключаю. Наоборот, именно рассказывая про исторические условия, именно защищая свои идеи, Сталин и старается оправдаться перед Творцом. Удается ли ему это? Мы не знаем, и узнаем только после нашей смерти, когда в той жизни откроется всё, все обстоятельства и судьбы, все суды Божии.
А почему я взял такого героя, этого героя – думаю, абсолютно ясно. Он до сих пор остается узлом всех главных противоречий нашего общества и нашей истории. Так же как Иван Грозный или Петр, а может, еще больше.
Потому что какое у нас главное противоречие? Между желанием жить свободно и отвращением к ворам, терзающим страну. Справедливости хотим, диктатуры не хотим. Как это противоречие примирить – мы не знаем. Свобода – это свобода и для воров (прежде всего для воров, что мы сейчас видим!), а диктатура – не только для них, но и для всех нас. Как тут быть? Потому-то Сталин и остается животрепещущей фигурой истории. Нашей именно истории.
И еще замечание. Сейчас начали, наконец, раздаваться здравые и трезвые голоса о том, что история наша – вся история, светлая и темная – священна. И ею надо гордиться, потому что нормальные народы историей гордятся не потому, светлая она или темная, а потому, великая она или ничтожная. Так вот наша история – великая история, и ее надо защищать от всех многочисленных врагов.
«Сталин.Часовщик» В.Малягина. Театра драмы имени М.Горького Ростова-на-Дону. В главной роли – Вячеслав Огир.
Мария Скрягина: Вы входили в жюри конкурса Исторической драматургии + ИСТОРИЯ doc. Что Вы могли бы сказать об участниках конкурса? Интерес к исторической драматургии устойчив? Какие исторические периоды сегодня наиболее интересны драматургам?
Владимир Малягин: Да, в нашем конкурсе участвовало немало авторов с историческими пьесами. Периоды, которые их интересуют – разные, и думаю, не это главное. Главное – то, с чего я начал: конфликт должен быть настоящим, герой должен быть современным в своих стремлениях и отношении к миру. Но настоящие герои – всегда современны. Пьесы хорошие есть, и это радует. Как бы то ни было, но таланты на нашей земле неистощимы.
Мария Скрягина: Можно ли сказать, что современному театру интересна отечественная история? Или все же репертуар театров говорит о другом – о мизерном присутствии русской истории на сценических подмостках? О том, что историческая драматургия не модна? О том, что история требует делать выбор (ценностный), а современный режиссер предпочитает свободу от выбора?
Владимир Малягин: На мой взгляд, состояние нашего театра сегодня – тяжелее, чем любого другого вида искусства. Почему? Потому что он в своей массе (не говорю об отдельных настоящих художниках) остался в 90-х годах с их дешевой подзаборной вседозволенностью. Ну какая для этих людей история? Да еще русская история? Они даже то классическое произведение, которое собираются поставить (то есть испортить), берут только ради очередного скандала. Ведь имя себе они могут сделать только скандалом (которого ждут свои и забугорные болельщики). Поэтому, если они и обращаются к нашей истории, то с одной только целью – плюнуть в нее. Ну а почему нет? Историю Хама из Ветхого Завета все культурные люди знают. А некультурные не узнают ничего, поскольку им это не интересно.
Интерес к истории – признак серьезного культурного уровня человека, художника. Общий уровень культуры сейчас таков, что не стоит и говорить. И не только у так называемых художников (о настоящих не говорим!), но и у наших властей. Они ведь до сих пор не поняли, что культура, Слово – такое же оружие, как ракеты и подводные лодки. Они до сих пор не поняли, что Слово – более сильное оружие, чем атомная бомба. И потому можно держать в руках самую мощную бомбу – и быть рабом чужих идей, а значит – чужой власти.
Когда наш театр массово обратится к отечественной истории – можно будет считать, что началось его возрождение.
Беседовала Мария Скрягина.