Театр Истории

Маргарита Синкевич: Капитолина Антоновна! Вы объявили конкурс исторической драматургии, сделав акцент на ИСТОРИИ.DOC. Собственно, саму форму театра.doc нам давно предложил Дж. Сорос, видя в нём, прежде всего, акционный и политический жест. Почему вдруг ИСТОРИЯ. DOC?

Капитолина Кокшенева: Да, Маргарита, я должна объясниться, предложив такой новый формат. Для меня в теме «театр и история» очень много важного и проблемного. Как только рухнула советская идеология и советская эстетика, наше огромное художественное пространство немедленно было занято западными культурными практики и хорошо отработанными гуманитарными технологиями. Они стали тотально интересны. И это понятно. Изношенность советской эстетической системы была очевидна, а искусство не живет без новых форм. Ну, конечно, соблазнила всех эта дикая дама Свобода, позволяющая быть необремененными никакими традициями и большими культурными смыслами. Ведь так заманчиво отказаться от огромных нагрузок, которые тащила на себе русская культура и русский художник и в XX веке! Постмодернизм – он ведь ужасно удобен. Это такое крошево, где нет центра тяжести, где нет удерживающего начала. Он удобен особенно в те времена, когда все хотят стать сытыми. И наш отечественный постмодернизм начался с того, что одна популярная журналистка обвинила советского маршала в том, что у него два холодильника. Маршал, оправдывающийся за два холодильника как свидетельство «тоталитарного» образ жизни – это уже начало постмодерна в жизни общества. Нелепость, ставшая вдруг культурной доминантой.

А через год… Через год всем и сразу захотелось иметь по два…завода, по две нефтяные вышки…

Мне представляется, что нет смысла бороться за то, что «актуального искусства» нет. Оно есть. И в мире его усиленно и преимущественно «развивают» художники-грязнофилы, или даже экстремалы (чего стоит только такая новейшая форма как «использование жидкостей организма в искусстве», в том числе и крови; или самый известный перформанс М. Абрамович «Ритм 0», во время которого художница собственное тело предоставила в распоряжение зрителей, положив рядом с собой духи и вино, цепи, ножницы и заряженный пистолет и др. Шесть часов шел перформанс, больше похожий на пытку. Художнице порезали тело, шею, одежду, обнажив грудь. Она признавалась, что поняла, что зрители могли её убить…).

Да, эти новые формы уже пришли к нам с Запада и сколько бы мы не говорили, что в России им просто подражают и используют давно пройденное там, – от этого утверждения ничто не меняется у нас.

Я предлагаю иной путь: нужно поступить так, как в свое время это сделал М.В.Ломоносов, например. Перенять западные (и часто враждебные) культурные хитрости (приемы и формы, сделав выборку), но наполнить их своим содержанием. Вот поэтому – ИСТОРИИ.DOC.

Маргарита Синкевич: Задача, конечно, серьезная. Но насколько она реальна? Что нужно для такого культурного перекодирования?

Капитолина Кокшенева: Я не думаю, что все будет легко и просто. И самая главная трудность – в культурном самосознании и тех, кто создает гуманитарные творческие ценности, и тех, кто их воспринимает в качестве зрителя, слушателя, читателя. Носители постмодернистского сознания, радикальные режиссеры и художники давно объявили, что для них нет вообще понятия «национальная культура». Они полагают ее пережитком прошлого, феноменом тоталитарного и имперского культурного и идеологического устройства, противостоящим «открытому обществу» (а это наша нынешняя идеология) и «открытому искусству». Русская культура, потерявшая свой культурный суверенитет в 1917 году (столетие и этого события мы вольно-невольно тоже отмечаем в этом году), не обрела его и после революции 1991 года. Русские вновь, в том числе и в культуре испытали «понижение национального статуса» (М.Хорх), а все, кто оставался жить в доме русской культуры, были заперты в нем как в гетто. Русские интеллектуалы во всех гуманитарных областях оставались или невостребованными в публичном пространстве, или маргинализированными своими оппонентами. Кто из нас не жил или не живет с биографией-клише «мракобеса»! (Нет сомнения, что были и есть среди нас те, кто фантастически отставал от времени и «хранил», увы, погасший очаг, раздувая в нем не реальный, а виртуальный огонь; как были и провокаторы, любящие зажигать политические фейерверки, но все же лидеры русской культуры все эти годы копили – и накопили – огромный интеллектуально-творческий потенциал, на которой многие могут уже опереться). Да, задача моя дерзкая: перемена участи и перемена культурного сознания.

«Последний срок» В. Распутина. Реж. Геннадий Шапошников. Иркутский государственный драматический театр

Маргарита Синкевич: Недавно приняты «Основы государственной культурной политики», «Стратегия государственной культурной политики», Президент Владимир Путин не раз называл приоритетными традиционные ценности. Насколько это важно для Ваших «дерзких задач»?

Капитолина Кокшенева: Государство, естественно, не создает культуры. И одно дело написать самые правильные слова в «Основах», а другое дело создать такие условия, чтобы художник признал эти важные слова о ценностях русской и традиционной культуры ценностями личностными, чтобы они вдохновляли его на создание живых образов в современных произведениях.

Государство наконец-то – в данном случае в лице руководства Минкультуры – «отобрало» привычку считать личность, принадлежащей только к либеральным заботам и попечениям. Личность, свобода, приватизированные на два десятилетия, и заключенные в темницу либеральной идеологии, являются безусловными ценностями и для ведомства, имеющего дело сплошь и исключительно с разнообразными творческими личностями: от режиссера и экскурсовода в музее до библиотекаря и хранителя наследия.

С другой стороны, воспринимать Основы и Стратегии как наличную реальность трудно: культурная реальность меняется в десятки раз медленнее наших желаний. Собственно для тех, кто размышлять начал на эти темы лет двадцать тому назад, а то и раньше, нет ничего удивительного в том, что наконец-то предлагают смотреть на культуру в толще веков. Традиция – это серьезно. Традицию можно утерять, можно возродить, можно реконструировать, можно манифестировать, можно унизить, можно преодолеть и можно использовать с самыми разными целями. Можно создать «новые традиции»: вместо красного угла – красный уголок; вместо Яслей, где родился младенец-Христос – ясли как место общественного воспитания дитя. Вместо десяти заповедей – моральный кодекс коммунизма, а вместо морального кодекса – аморальный антикодекс. Традиция, таким образом, только частично связана с культурой, но в большей степени с жизнью общества, с личным опытом человека. Да, традиция обеспечивает устойчивость культуры, но при этом традиции тоже могут умирать. По сути, в нашей жизни прерывались ВСЕ традиции, кроме одной – литургической в Церкви.

Да, если культура будет состоять сплошь из радикальных новаторов – она погибнет. Или станет чем-то иным. Если сплошь из желающих все превратить в культурные консервы, – она тоже умрет. Настоящий путь – всегда царский.

Мы чаще всего между культурой вообще и традицией ставим знак равенства. Но все сложнее. Сегодня понятие традиции «идеологически перегрето», эмоционально перенасыщено, и опирается, увы, все еще на советский опыт. Объем традиции по преимуществу именно советским контекстом и определяется (в этом есть и недостатки, и некоторые достоинства). В любом случае, сама по себе традиция заключает в себе некое ценностное напряжение, «излучает метафизический пафос».

«Ревизор» Н. Гоголя. Новосибирский городской драматический театр под упр. С Афанаьсева. Городничий – Андрей Яковлев.

Маргарита Синкевич: Да, безусловно, названные документы предлагают видеть современные процессы в контексте истории. Но ведь в истории тоже мы с чем-то себя соотносим, от чего-то отталкиваемся. Что Вам как руководителю лаборатории исторической драматургии важно будет напомнить современным драматургам?

Капитолина Кокшенева: Обращение к документу в театре происходило не раз. Так называемый вербатим (от лат. verbatim – дословное, изреченное), столь популярный еще лет пять тому назад, сегодня, кажется, несколько изменяет свой формат. Создатели спектакля в этой технике берут свой материал «прямо из жизни», то есть вместо пьесы перед нами обработанные (с той или иной степенью умения) интервью с представителями разных социальных групп. Живые люди тут выступают донорами театрального представления. Но вообще-то это может быть и другой источник – любой документ. И такое донорство не всегда проходило гладко: я видела спектакль Семёна Александровского «Элементарные частицы» в новосибирском театре «Старый дом». История создания Академгородка как «советской утопии», – для создателей спектакля он был «шарашкой без колючей проволоки», где можно было то, что нельзя в других местах на просторах Родны. «Они читали весь самиздат, играли джаз и танцевали твист в клубе «Под интегралом», – пишет критик. – … И есть ощущение, что именно в Академгородке формировалось первое в Советском союзе гражданское общество. … Самым ярким проявлением их активности стало письмо 46-ти. Это была реакция на процесс над Гинзбургом и Галансковым, которым предъявили обвинение в «антисоветской агитации и пропаганде» за их «Белую книгу» – документальный сборник о деле Синявского и Даниэля… Они (ученые, опасавшиеся закрытых судов как скатывания в сталинизм. – К.К.) понимали весь риск своего предприятия – и финальная версия письма содержала 46 подписей вместо трехсот…. Ну, и начались внутренние суды в Академгородке. Они задокументированы. Читать все эти материалы очень сложно, потому что подписавшихся травят собственные коллеги – и теряют лицо моментально….». Спектакль, показанный тем, для кого все эти события не история, а их жизнь, вызвал полярные оценки. Кто-то аплодировал, а кто-то счел его клеветой. Художественные его достоинства были категорически невелики.

Собственно вербатим, появившийся в Англии одновременно с «новой драмой» («NewWriting»), изначально был наполнен насилием и маргинальными героями. К нам же вербатим был завезен из Англии в 2000 году: театральная труппа Royal Court совместно с Британским Советом не только поговорила о «документальном театре» на семинаре в Москве, но и так сказать, продемонстрировала «как это бывает». Ну, а в 2002 году появился московский Театр.doc. «Одним словом, – радуется критик, – острое, жесткое зерно вербатима упало в России на благодатную почву». Он стал не столько «альтернативой омертвевшим репертуарным театрам», сколько площадкой для идеологического высказывания (ну а упаковка тут такая: «провокативность материала, нарушающего эстетические и этические табу»). Собственно искусства как выделки, обожения материала жизни тут искать вообще не следует; как следует понимать, что нарушения табу эстетики и этики – дело много более легкое и менее затратное, чем их предъявление.

Я бы предложила иной материал для спектаклей ИСТОРИЯ.DOC. Например, Александр Потёмкин издал два тома воспоминаний немцев, которые были в плену в СССР. Совершенно поражает картина незлобливости этих воспоминаний, как и отношение к пленным, характерное для русских, что в 1812-ом году, что в 1945-ом. Разве это не интересно? В истории было разное. Но можно укрупнять или умалять разные её факты: можно поражаться, как это делает режиссер Анна Бабанова и драматург Владимир Зуев в спектакле «Жди меня… и я вернусь» в Норильском заполярном театре драмы, – поражаться тому, что заключенные Норильлага не просто жили в режиме ежедневного подвига, но творили, любили, искали правду-истину. У героев реальные прототипы, изучены реальные документы, а в основе сюжета лежат воспоминания культорга 4 лаготделения Григория Климовича о новогоднем концерте на рубеже 1944-1945 гг., который, «обернулся для заключенных суровым наказанием всего лишь за то, что Дед Мороз позволил себе процитировать строки из поэмы Некрасова». От испытания к преодолению и обретению смысла жизни проходят Поэт, Астроном и Дирижер. Прототипом Поэта стал Лев Гумилев, отбывающий срок в Норильлаге; за героем по имени Астроном – судьба астрофизика Козырева; за Дирижером – история композитора и автора пионерского гимна «Взвейтесь кострами, синие ночи» Кайдан-Дешкина. В спектакле (я смотрела видеозапись) нет, как мне показалось, лагерной злобы и ненависти, но как раз показаны огромные силы людей, которые не выживали, а жили, сохраняя ответственность за свои дары и таланты, и развивая их даже в лагере.

«Жди меня…» реж. Анна Бабанова. Норильский Заполярный театр драмы.

Вот я и думаю: а почему спектакль о священстве в лагере, о гонении на веру христианскую не показать в формате ИСТОРИЯ.DOC? О, сколько тут драматизма, идеализма, высоты жизни! Но и трагедийности, бесконечной тоски, что этот ужас приходилось переживать нашим людям.

А история террора в России как история ложной святости (о которой писал наш Николай Страхов) и ложного подвига революционеров? А как Вам сюжетец, когда террористки конца XIX века везли взрывчатку из-за границы на себе, а для маскировки брали с собой своих малолетних детей!

Учитывая, как страшно мало читают сегодня люди, как визуальные формы культуры выдавливают слово, – спектакли театра ИСТОРИЯ.DOC могли бы и образовывать, и просвещать, и находить в истории тот опыт, что так нужен современникам для решения конфликтов. Да у нас очень интересная история. Только мы ее не знаем. Мы не чувствует исторического аромата своей жизни, а как оголтелые шастаем по чужим культурам, восторгаясь там самым малым и презирая (или позволяя презирать акционистам) нашу собственную историю.

В год столетия революции все внимание общества бросили на «Матильду», когда гораздо интереснее можно было бы сделать драму на основании реальных документов, открывающих семейную любовь наших страстотерпцев. С истории св.Петра и св.Февронии копился у нас драгоценный образ христианского супружества, а завершился св. Николаем и св. Александрой со святыми чадами. «Чин» замкнулся, причем взметнул нас на трагическую высоту. И дело уже только в нашей христианской одаренности. Войти ли нам в этот круг истории? По силам ли?

Маргарита Синкевич: Я понимаю так, что современный театр.doc занят все же трансляцией определенного понимания истории и современности. Можно ли назвать его негативистким, нигилистическим, аккумулирующим только «злые смыслы»?

Капитолина Кокшенева: Да, Вы правы. Современный театр.doc (я не говорю только о конкретном московском театре) полагает себя чем-то вроде датчика свобод, сигнализирующего об опасных тенденциях. Опасными же являются такие: позитивное отношение к государству, опора на культурный суверенитет (то есть отстаивание достоинства русской культуры); наличие мировоззрения (поскольку оно предполагает смысловой и ценностный анализ, то выгоднее отнести его к отсталым фигурам культуры, чтобы априори снять возможность говорить о ком-либо или о чём-либо в вертикальной системе координат); взгляд на современную культуру с высоты христианских смыслов (тут, само собой, немедленно объявляешься «мракобесом»). Невозможна, конечно, и область идеального (будто устаревшего, консервативного, культурно-отсталого).

Мне как-то пришлось сказать в профессиональном сообществе, что государство – это моя личная ценность, что вызвало гримасу презрения на многих лицах. Им непонятен «пафос, мощь созидающейся имперской государственности»; им непонятны «дела Ломоносова, который сам, в одиночку стал русским университетом, создал мимоходом русский литературный язык, которого хотели, но не могли отставить от Российской академии, потому что Ломоносов больше весил, чем Российская академия»; им неинтересны события отечественной истории, например, ХVI-го века, когда «грамота Вселенского патриарха утвердила царское достоинство московского великого князя, и автокефалия Русской Церкви была признана Церковью Вселенской. А это значит, появилось третье – православное – царство (после Иудейского и Римской империи Константина Великого), появилось вновь государство, в котором некуда спешить, за пределами которого нечего искать, в котором достигнута возможная на земле полнота бытия. Россия всем своим громадным телом вступила в реальность Тысячелетнего царства» (Н.Калягин). И мне жаль их, ищущих смысла за пределами своей земли – они так и остались наследниками Маркса и Ленина, понимающими государство примитивно – как «машину подавления».

Маргарита Синкевич: Вы собираетесь отстаивать в пространстве ИСТОРИЯ.DOC сложные представления о государстве, культуре, личности? Но обладает ли такого типа спектакль достаточными для такой сложности эстетическими приемами?

Капитолина Кокшенева: Конечно, эстетические приемы такого типа спектакля (и театра) ограничены. Это скорее театральная публицистика. Но я за то, чтобы даже и публицистика отражала не одну монопольную точку зрения на мир (например «Мемориала» и его «театра вины»), но разные. Например, в 2013 году в Театре.doc швейцарец Мило Рау поставил спектакль «Московские процессы», в котором была воссоздана ситуация «показательных» на его взгляд судебных процессов по делу выставок «Запретное искусство» и «Осторожно, религия!», а также по делу Pussek. Было «семеро присяжных». Роли играли реальные люди и реальные участники указанных процессов. «В роли судьи выступала кинокритик Ольга Шакина. Роль защиты художников сыграли арт-критик Екатерина Деготь и юрист Анна Ставицкая, занимавшая ту же роль в настоящих процессах по делу "Осторожно, религия" и "Запретное искусство". На стороне обвинения выступал Максим Шевченко – один из самых известных прокремлевских тележурналистов, а также оппозиционный юрист правозащитного центра "Мемориал" Максим Крупский. Только Крупский – как ни странно – во время процессов выражал не свое мнение. В остальном все действовали в своих собственных интересах», – пишет журналист Пильц в « Neue Zücher Zeitung». – По словам Пильца, процессы начались с кратких заявлений художников и философов. Так, "философ Михаил Рыклин говорил о том, что в России сейчас ведется настоящая "кампания ненависти" против "опасного" современного искусства". …. Екатерина Самуцевич …повторила, что выступление в соборе было протестом против путинского "клерикального государства", а не выпадом против чувств верующих" и т.д. (https://www.inopressa.ru/article/05mar2013/nzz/rau).

К сожалению, наше государство в глазах «цивилизованного европейца» и отечественного западнофила с 1836 года (Пушкин точно зафиксировал начало конфликта стихотворением «Клеветникам России»), – наше государство именно в гуманитарной области никак не помещается под вывеску «открытое». И не поместится. Это Вам не Латвия. Слишком обширно. Слишком консервативен народ (сопротивляется гей-парадам, однополым бракам, гендерным программам, а также регулярно устраивает протесты против антихристианских выпадов актуального и поп- искусства, используя при этом средства самого же «актуального искусства» – «жидкости организма», но почему-то в данном случае эти «художественные средства» не радует актуальных художников). Но самое главное – слишком много еще тех, кто «подключен» к христианской традиции самым кратчайшим образом – через душу. И с этим вообще-то нельзя справиться ни «открытому» государству, ни «закрытому».

Я хотела бы видеть на сцене ИСТОРИИ.DOC процесс по делу «русистов» и писателя Леонида Бородина (1938-2011), члена ВСХСОНа (Всероссийского социал-христианского союза освобождения народа, созданного в Ленинграде в 1964 году), руководитель которого Игорь Огурцов, слава Богу, в активной форме, но его так и не реабилитировали (и это почему-то никаких правозащитников не волнует!). Все они («русисты») дают нам повод поговорить о свободе за колючей проволокой (читайте «Без выбора» Л.Бородина), когда нынче принято кричать о консервативном «подмораживании России» и нарастании ужасных несвобод! Как-то неловко сравнивать их и наши свободы и несвободы!

 Леонид Бородин

«Лагерная проза», открытая в конце 80-х и начале 90-х широким читателем, и используемая как «таран» для пробивания бреши в корпусе советской истории разными критиками, сегодня, когда все стали спокойнее и умнее, позволяет нам вернуться к «растрелянной литературе» с новым осознанием ее мужества, её идей, её вопрошаний о человеке. Это конечно, слов нет как хорошо, что у нас объявляются «год-юбилей Мандельштама», «год-юбилей детского писателя Маршака» (я ведь без иронии – просто никогда не читала Маршака, почему-то в нашей семье не было это принято). Это, конечно славно, что в Вологде ежегодно поднимается флаг Шаламовских дней. Но… Для меня все же показателем станет тот момент, когда расстрелянные Борис Корнилов, Павел Васильев, Алексей Ганин, Сергей Клычков, Николай Клюев тоже выйдут на сцену в ИСТОРИЯ.DOC . Когда герои не будут выбираться только по одному принципу (нелюбви к государству) и подверстываться под годность либеральной «стене скорби», – тогда мы сможем говорить о том, что в нашей стране есть демократические свободы. Когда общество будет знать и о других судьбах: Ярослава Смелякова – сидел, но при этом совершенно никогда не был антигосударственником; Виктора Бокова – сидел, Владимира Осипова – сидел... И Леонид Бородин – тоже сидел. 11 лет. И нам, сегодняшним, конечно важно, вернуть их в актуальную литературную и театральную повестку уже в подлинном их качестве. Героизма личностного. Творческого мужества. Мне кажется, что пора от темы «государственных и тоталитарных репрессий» переходить к героической сути жизни и творчества таких людей.

Да и вообще в истории России так много очень интересных и драматических «сюжетных поворотов» и судеб, в которых ну никак не найти проявлений истории как «империи зла».

Маргарита Синкевич: Благодарю за беседу, и полагаю – кубанцам тоже есть что предложить для ИСТОРИИ.DOC. Виктор Иванович Лихоносов, издавший огромный архивный материал по русской эмиграции и написавший блестящий художественный роман «Наш маленький Париж», смею надеяться, и Вас, и нас, поддержит.

Об авторе: Капитолина Кокшенева – критик, публицист, эксперт, кандидат искусствоведения, доктор филологических наук, руководитель Центра наследования русской культуры «Института Наследия» МК РФ, генеральный директор фонда «Культурная политика». Автор восьми книг и сотен статей по проблемам истории русской литературы и современной культуры. Член Общественной палаты Союзного государства.

Впервые опубликовано в "Родной Кубани", № 4, 2017.