Вера Галактионова: Преданные поколения. О драме «Спящих от печали».
Предваряя научно-творческую конференцию «Голоса истории: современная историческая драматургия» и лаборатория исторической драматургии ИСТОРИЯ.DOC литсотрудники фонда «Культурная политика» решили дать слово нашим лауреатам и участникам проекта, поместив их в КРАСНЫЙ РЯД РУССКОЙ КУЛЬТУРЫ
Средняя Азия – историческая свалка русских судеб. Благословенная, горькая, полынная, метельная – она принимала десятками тысяч высланных, сосланных, лишённых прав по ложным доносам. Их привозили из России под конвоем, в вагонах для скота, и сбрасывали на верную гибель в безлюдье. Их жизни догорали потом в тяжком подневольном труде – в шахтах, рудниках, на вредных производствах. И это они, жертвы безбрежного КарЛага, стали героями моего романа «5/4 накануне тишины».
Но также, как были преданы репрессированные в двадцатых и тридцатых годах ХХ-ого века, были отвергнуты Россией их дети и внуки, возросшие в тех ссыльных местах. Сокрушив Берлинскую стену, разрушители СССР воздвигли непреодолимые стены между бывшими республиками единой когда-то Советской Державы.
И вот, одно из бессмертных произведений Лескова («Очарованный странник») всё вспоминалось мне в поездке по Казахстану в 2006 году. Там, в Астане, поэт Александр Ананичев перед огромным числом зрителей пел свою песню − про то, как радостно сияют золотом возрождённые в Москве купола. А в первом ряду плакали русские девушки, жительницы Астаны. Одна из них подошла потом ко мне − одна из миллионов русских ближнего зарубежья, от которых отказалась Россия. Она сказала: «Разве там, в Москве, русские власти не знают, что здесь, за рубежом, у нас нет будущего?»
Я не смогла тогда ответить на её вопрос, потому что так и не сумела вспомнить, кто олицетворял бы у нас в Москве, во властных структурах, «русскую власть», о которой говорила она. Но с горечью вспоминала «Очарованного странника» Лескова − оказавшегося в татарском плену Ивана Флягина. Помните, как он умоляет миссионеров вызволить его, взять с собой, в Россию? «Я, точно, русский. Отцы духовные, смилуйтесь! Выручите меня отсюда! Я здесь уже одиннадцатый год томлюсь... Так что же, стало быть, мне из-за этой самой политики так тут целый век у них и пропадать?..» «А ты молись...» «Я, мол, молился, да уж сил моих нет...» «А ты не отчаивайся, потому что это большой грех...» «Да я не отчаиваюсь, а мне это очень обидно, что вы русские и земляки, и ничего пособить мне не хотите». «Нет, − отвечают, − Ты нас в это дело не мешай. Во Христе нет ни эллин, ни жид. Нам все равны, все равны...»
Брошены нынче миллионы русских в тех самых разных «Рынь-песках», где местные националистические и пророссийские силы находятся в борьбе между собою. И какими молитвами златоглавая Москва будет отмаливать этот грех русского разъединения, я не знаю: отмолит ли? А мы, сражающиеся Словом со злом национального разъединения, так скверно сражаемся, что воз и ныне там. Предпочитаем строить «Русский мир» где угодно, только не в центре Родины. Сколько же народных бед должно пройти перед нашими глазами, чтобы мы заговорили наконец здесь, в России, в полный голос − в защиту обворованных, в защиту покинутых братьев и сестёр своих...
Только вот говорить об этом здесь, в сердце Родины, очень непросто: режим разлитературивания России продолжает действовать у нас уже на протяжении тридцати лет. (Термин этот мой – он образовался в полном соответствии с такими определениями, как раскулачивание, раскрестьянивание). Но, чем дальше от Москвы, тем живее, чище и сохранней русское Слово: оно всегда с теми его носителями, с кем правда, с кем нужда. И не исключено, что скоро нам придётся ездить из пронумерованной, заамериканенной Москвы − туда, где оно, Слово, облекается ныне в спасительную облатку, в оболочку русских диаспор, среди чужой речи республик. (Общеизвестно, что у духоборов и старообрядцев, в прошлых веках, вынужденно поселившихся в Канаде и Австралии, русский язык сохранился в большем объёме и большей чистоте, чем на Родине).
Много говорящая о нынешней «утечке мозгов» за рубеж, нынешняя Россия всё горюет по благополучно уехавшим в Штаты и Европу. Этим же, образованным, талантливым русским, оставшимся на окраинах бывшего Союза, ехать некуда, не на что, и не к кому − их не ждут ни в Штатах, ни в России. Вернее, неохотно как бы ждали одно краткое время − по странной, унизительной и бесплодной, Программе переселения, но только за чертой осёдлости: в нескольких российских областях, причём − для самой чёрной работы. Иной там нет и для своих русских, для местных, где устроиться скотником, на полуразорённую свиноферму, считается большой удачей. Похоже на то, что в наличии «мозгов» у русских ближнего зарубежья составители этой Программы усомнились изначально.
Вот и остаются наши соотечественники там, «за шеломом», с единственным своим богатством − русским Словом. Но однажды, думается, они придут сюда, с далёких окраин Союза и России, как самая здоровая наша сила, чтобы вымести из управления страной всю гниль продажного приспособленчества. Так, во всяком случае, представляется многим грядущее возрожденье России. А оно предсказано, нам в укрепление, и преподобным Серафимом Саровским, и отцом Анатолием Оптинским...
Пока же главный проводник идей глобализации в России − Москва − лихорадочно строит огромные дома для богатых, где в десятках огромных комнатах обитает по одному роскошествующему общечеловеку со сворой собак бойцовской породы. Таковы общечеловеческие ценности, пустившие свои метастазы в самом сердце демократической России, предавшей русских людей в ближнем зарубежье на том только основании, что здесь их, нищих, негде поселить...
В грязные тесные общежития Подмосковья девяностых годов как-то ещё могли устроиться беженцы из горячих точек бывшего Союза − армяне, чеченцы, азербайджанцы и другие, потому как их человеческие права отстаивали так называемые правозащитники. Но русским из тех же самых мест статус беженцев добыть было невозможно. И я видела, как они в той же самой Москве умирали под заборами с советскими паспортами, оказавшиеся в республиках на период 1992-го года.
Своими гражданами либеральная Россия их, прирождённых носителей русского языка, упорно не признавала, выдвигая множество неодолимых препятствий, требуя бесконечное число справок и доказательств из покинутых мест. Эти мытарства пытавшихся устроиться в России заканчивались вынужденным возвращением в ссыльные места – обратно, на историческую свалку русских судеб. В Среднюю Азию – горькую, полынную, метельную.
О них мой роман и одноимённая драма – «Спящие от печали». Но, право, не знаю, каким режиссёрским и актёрским талантам выразить это будет под силу.
г. Москва,
2017 г.