Либеральный застой

Лучше больше, да больше

Не будем требовать чистоты слога и ясной логики от сбивчивой речи Константина Райкина – всё-таки он заранее её не писал, а говорил с трибуны съезда, вырабатывавшего некую общую стратегию. «В свете решений VII съезда», безусловно, значимым событием, полагаю, было избрание Александра Калягина в пятый раз на должность Председателя. Да, избрание со срочным изменением Устава («выборный лемит» был им уже исчерпан). Да, он был единственным кандидатом – и никаких тебе альтернатив! Как сказал в своей речи Райкин (правда, по другому поводу): «Да, оскорбит кого-то, и что?».

Но я, собственно, ничего не имею против Александра Калягина (впрочем, мой голос – как не члена СТД – вообще ничего не значит). Александр Калягин, простите господа, – мой личный и весомый аргумент в спорах с работниками критического цеха. Они мне страшным голосом вещают об ужасе «несменяемого Президента», а я тут же их побиваю бессменным и славным А. Калягиным (больше Президента при должности)!

Так наш спор становится «осмысленным, но беспощадным», потому как никто никому уступить не может, даже если бы и захотел. Факты не дают.

Но вернемся все же к Константину Райкину, произнёсшем речь Робеспьера «об отмене смертной казни», то бишь цензуры. Она содержала такие пассажи: “… меня очень тревожат <…> те явления, которые происходят в нашей жизни. Эти, так сказать, наезды на искусство, на театр, в частности. Эти совершенно беззаконные, экстремистские, наглые, агрессивные, прикрывающиеся словами о нравственности, о морали, и вообще всяческими, так сказать, благими и высокими словами: «патриотизм», «Родина» и «высокая нравственность»”.

Ну и дальше пошли в ход слова о «запрете цензуры» как о «величайшем событии векового значения в нашей жизни, – в художественной, духовной жизни нашей страны»; потом про «сталинские установки», «цеховую солидарность», про некое «разобщение»; а еще про то, что «вообще не надо общественным организациям бороться за нравственность в искусстве. Искусство имеет достаточно фильтров из режиссеров, художественных руководителей, критиков, души самого художника. Это носители нравственности»; про то, что вопрос о «чуждых ценностях» и их «вредности для народа» некому решать (уж чиновников и близко тут нельзя подпускать).

Отважно осудил К.Райкин тех, кто посмел сделать маленькое, но чудовищное «предложение» – «установить возможную границу трактовки классики», на которой (границе) не дай, Президент, еще и часовых установят! Правда, совсем исключил руководитель театра и режиссер К.А. Райкин тот простой факт, что трактовка классики бывает сильно ограничена уровнем культуры, за классику берущегося. Не всем, pardon , удаётся быть «с Пушкиным на дружеской ноге». И уж тут никто не в силах (даже министр В.Р.Мединский) устранить это неудобство.

Речь Райкина мне показалась столь же воинственной, сколь и бездоказательной. Впрочем, когда докладчик впадает в такой раж, то доказательность и невозможна. Доказательность – вообще не его цель. Не случайно речь свою он завершил в модной «мистической манере»: «Мне кажется, сейчас, в очень трудные времена, очень опасные, очень страшные; очень это похоже… Не буду говорить, на что. Но сами понимаете. Нам нужно вместе очень соединиться и очень внятно давать отпор этому».

Я полагаю съездовский спич Константина Райкина – ярчайшим образчиком либерального (в его нынешнем, кривом изводе) застоя.

Аукнулось и откликнулось

Я читала господина артиста и местами просто деревенела от этой «переклички времен» – установочных принципов «развитого либерализма» речи Райкина с каким-нибудь советски-штампованным текстом Ю.А Л-на о «культуре развитого социализма», носители которой выстраивались вот таким же жестким «клином» против всех других неправильных людей, чтобы «давать отпор». Ведь «свободой» можно также принципиально задушить и придавить, как колесом и кувалдой «партийной культуры».

Скажу сразу: для меня свобода безусловная личная ценность. И мне не нравится, когда кто-то занимается её узурпацией. Я полагаю, что отбирать свободу у чиновника (личную и государственную) вряд ли имеет право хоть г-н Райкин, хоть кто-либо другой. А то как-то по-большевицки получается: нам – свобода, а вам – обеспечение продразверстки и продналога, чтобы мы творили…

«Нам нужно вместе очень соединиться и очень внятно давать отпор этому»! – и это говорит воспевший бесцензурье Райкин! Говорит все теми же словами как какой-нибудь критик Ермилов! Да и пафос, и тон все те же: железная уверенность в своей правоте, защищенная хорошей и увесистой «крышей» (или КПСС, или «цеховым сообществом» - какая, в сущности, разница?!). Важно ведь одно – чтобы других не было: иначе понимающих свободы и границы интерпретаций, цели и смыслы искусства, желающих этического измерения культуры и полагающих, что искусство тоже может помочь человеку стать человеком. «Лечь костьми» обещал Райкин за несимпатичного для него режиссера (правда, в чем «не симпатичного» – не ясно), если кто-то помешает этому режиссеру высказаться. Но именно партийное райкинское выступление и не дает никакой уверенности в том, что это будет режиссер, критик, драматург, имеющий реальное (а не камуфлируемое) другое понимание искусства, жизни, их ценностей (ой, зря я о «ценностях» – это же из недопустимого у «отпоровцев» лексикона!).

«Лечь на рельсы», помнится, нам тоже уже обещали…

Живучи клятвы, однако.

На тезис о «ложном патриотизме», который у нас процветает, Райкин ответил не менее ложным пафосом о свободе и безцензурье.

Цензура есть. Цензура нынче еще более изощренная: это цензура на имя, на человека, на конкретную личность! И осуществляет её нынче цех.

Если в советское время от тотального идеологического цензурирования мы скрывались в усложнении сценического языка (как Анатолий Эфрос), спасались бегством в историю науки и гуманитарную древность (изучали античность и византийскую культуру как Аверинцев, русскую древность как Панченко, «категории средневекокой культуры» как Гуревич, «диалогичность и хронотопы» в русской классике как Бахтин), или, напротив, уходили в культурное подполье (самиздат, под которым я конечно имею ввиду совсем не распиаренный «Метрополь», а в нем, кстати, что смешно, публиковались и тексты, уже напечатанные на страницах официальных советских изданий), – если тогда и в научном пространстве, и в культуре ограничение (цензурирование) вело к углублению себя и своего дела, то нынешняя цензура отлучает человека лично от доступа к цеховым коммуникациям и благам. Такому профи, действительно, «некуда пойти». Что, впрочем, весьма полезно для развития личной стойкости и сложного умозрения (ясно, требовать от многих этого нельзя – тут нужен большой запас человеческой прочности).

Современная (театральная) цеховая солидарность, имеющая серьезную финансовую базу, в её нынешнем формате не отличается от прежнего советского коллективизма. Именно он, не писанный коллективный договор как основа цеховой цензуры, и заставлял Райкина выкрикивать слова про «чуждые ценности», про цензуру и свободу, про администрирование искусства и «сталинские установки». Именно коллективная цеховая порука заставляла наотмашь припечатывать оппонентов, их «дела и слова» как «беззаконные, экстремистские, наглые, агрессивные». Чувствуете праведный гнев? Сам язык, набор слов и определений – все из той же эпохи коллективной солидарности трудящихся. Правда те трудящиеся, действительно, таковыми и были. Худо-бедно, но трудились. А нынешние – слово «труд» заменили словом «проект» и стали полагать, что их и так все обязаны финансировать. Для этого тоже нужна корпоративная солидарность…

Предлагаю Минкульту немедленно опубликовать список запрещенных федеральными чиновниками спектаклей! Правда, боюсь, что Райкин сильно огорчится. И, одновременно, список премий, дотаций, орденов за заслуги и выслуги, госпремий, присуждений званий… Кстати, как в этим обстоит дело у К.А.Райкина? Неужели госпремию получал и не отказался? Вопрос, конечно, интересный: кто, за что и сколько раз получал высокие государственные награды и премии, в театральной среде, например? Боюсь даже и интересоваться. Вдруг именно антигосудартвенники (застойные либералы) займут тут все ступеньки государственно-обласканных высот?!

«Пермиссивность» значит «вседозволенность»

Господину Райкину я отвечу словами С. Аверинцева: «”Либерализм” произвел свое имя от слова libertas — “свобода”; но великое достоинство свободы он низвел до «пермиссивности», до вседозволенности, которая не шире, чем настоящая свобода, но, напротив, несравнимо меньше». (С.С. Аверинцев, на всякий случай расскажу, знал английский, французский, немецкий, латинский, греческий, древнееврейский, сирийский языки; читал по-итальянски, по-испански, по-польски и пр.) Именно этот тип – куцей и наглой свободы цеха – усиленно отстаивает «прогрессивный» театральный класс. Энтузиазм речи Райкина, или прежний, срежиссированный, массовый энтузиазм защитников свободы от государства-левиафана, ничуть не лучше пафоса сталинизма. Ведь «возвышенный» и сильный энтузиастический дух был присущ и нацизму, и фашизму. И большевизму.

А что делать тем, кто не желает выбирать между тоскливой, тухлой «правдой» нынешнего застойного либерализма (с его самодурством, выдаваемым за независимые мнения, с его эстетическими штампами и сектантством, с его физиологическими излишествами) и грубой, давящей силой класса-цеха (хоть неграмотных чиновников, хоть не имеющих способности к ясному пониманию этики художников)? Что делать нам?

Нам надо понимать.

Работать и жить по-другому.

Понимать, что всякое государство неизбежно опирается на официальную государственную культуру (культуру памяти, торжественных парадов, знаковых торжеств, церемоний, премий-пряников и пр.). И это нормально. Как нормально и стимулирование госчиновниками дискуссии вокруг наиболее существенных проблем современной культуры. Пока только посредник в лице чиновника может обеспечивать хоть какой-то диалог внутри современного творческого сообщества и создавать прецедент для возможности смотреть на проблемы с разных точек зрения – панорамно.

К. Райкин бросает в зал (с расчетом, конечно, и на большой эфир) молнии гнева: «…словами о нравственности, Родине и народе, и патриотизме прикрываются, как правило, очень низкие цели».

Ну, так пойдите, создайте современный спектакль о Родине, народе и патриотизме «без низких целей» и без фиги в кармане. Подайте, так сказать, личный пример высокой духовности и подлинного патриотизма. Сделайте, наконец-то патриотично и художественно одновременно!

Не волнуйся читатель! Этого не будет! Коллективная цеховая солидарность требует, чтобы о Родине, народе, патриотизме талдычили исключительно как источниках опасности для свободного художественного говорения. К родине, народу и патриотизму полагаются нынче исключительно негативные прилагательные. Так что нечего на чиновника пенять – «свободные творцы» ему же и отдали (причем, брезгливо) на откуп «патриотизм с их народом».

К. Райкин заходится в праведном съездовском гневе: «Не верю я этим группам возмущенных и обиженных людей, у которых, видите ли, религиозные чувства оскорблены. Не верю! Верю, что они проплачены. Так что — это группки мерзких людей, которые борются незаконными мерзкими путями за нравственность, видите ли». (Выделено мной – К.К.)

Незаконно «обливать мочой» фотографии с обнаженными детьми – но отчего же законно обвинять людей в проплаченности и называть их «мерзкими»! Ага, вот и Вы не выдержали, г-н артист! Эмоционально, так сказать, взыграли духом и оскорбили всех скопом, используя приемы диффамации! Забыли о законе в этот пылкий момент трибунной речи! Пошли бы и Вы сначала в суд и там доказали, что они проплачены, (и мерзкие), а потом уж выступали бы этаким грозным обвинителем на съезде и клеймили бы, так сказать, на законных основаниях (если, конечно, суд удовлетворил Ваш иск)!

Что-то не усмотрела я у Райкина законного поведения и таких оснований! Так ведь и те, которые мочой по обнаженке ливанули – тоже в точь так же, как и Райкин нынче, не сдержались…

А как Вам, народный артист Российской Федерации К.Райкин, полуторачасовой сплошной мат на сцене в нашем самом «незаконно гонимом театре»? Тут закон (о запрете матерщины на сцене) нарушать можно? «Да, оскорбит кого-то, и что?» – говорите Вы. То есть кому-то (а это почему-то исключительно «художникам-творцам») можно и преступать законы?

Или в прогрессивных театрах и у пермиссивных художников – закон что дышло? И цеховая солидарность тут требует делать вид, что все это «страшно художественно» и просто «концептуально неизбежно», а потому и закон не писан?!

Вы знаете, друзья, но у меня такое впечатление, что наши не только радикальные театры (и прочие актуальные искусства) страшно увлечены модным и новейшим анаморфозом (пониманием только под определенным углом)!

Они между собой явно состязаются в оскорблении чувств верующих!

И что они будут делать, если верующие вдруг «перестанут оскорбляться»!? Ну, мы поняли: будут материться. «Ты, Зин, на грубость нарываешься!» Нарываются. Они сами себя загнали в тупик – им нужно все время конфликтовать с государством и законом (с верующими и неверующими), чтобы быть замеченными – иначе не заставишь этот непрогрессивный народ идти в их театр. Застой ведь.

…От того, что сменились «носители нравственности» (цитирую Райкина) и вместо партии коммунистов искусством руководит партия пермиссивистов, сменившая первую в 1991 году, итогом стало все то же. Хотели как лучше – получилось как всегда. Снова застой. Только либеральный. Но такой же тотальный и душный, как прежний. Застой в общественных идеях, в историческом чувстве, в этическом упадке, в подавлении яркого личностного начала. Идущие путём зерна (то есть путём развития своего национального и культурного самосознания) не верили КПСС. Не верят и нынешним партийцам-отпоровцам...Ну, и конечно, я не верю г-ну Райкину…

Застой, друзья, застой!