Мы давно привыкли к тому, что всякий соловьевский «Поединок» есть монтаж из осколков истории, культуры, злобы дня. Причем, если Энтео предпочитал действовать и рассказал о том, как разбил в Манеже «тарелку из Икеи», то человек-титан Александр Проханов «царствовал над кладбищем», все время вылепливая из праха фигуру Сталина. Владимир Соловьев, барражируя между ними, сначала создавал исключительный театрализованный и страстный «сплошняк», а потом вылил на противников по ушату холодной воды…
Конечно, повод для ПОЕДИНКА был: культурные конфликты в современной России нарастают. Не успели отдышаться от новосибирского скандала с «Тангейзером», не успели забыть о конфликте на спектакле «Идеальный муж» в МХТ, как Энтео уже поспешил в МАНЕЖ – «купил билет и пошел оскорбиться» (по словам Соловьева), то есть портить «арт-объекты». Но почему-то нигде не удалось и мне найти описания испорченного или фотографий того, что разбито. Почему, собственно, «результаты вандализма», не спешили и не спешат предъявить обществу?
Итак, есть значительный массив современного искусства, в котором можно ВСЁ. Да, именно так – буквально ВСЁ. Можно рубить иконы, можно роли старцев, священников и мужчин, меняя их природу, отдавать играть женщинам, можно демонстрировать любые половые извращения и откровенности физиологического порядка, можно деконструировать Бога и помещать в любой непристойный контекст сакральные символы; можно представлять некрореализм и любые психические формы отклонений; можно решить, что любая классика – это только сырьевой материал и «яма креативных возможностей», а потому с классикой можно делать абсолютно всё, предварительно выбросив ценности и присутствующие в ней смыслы. Можно, как это было в 2011 году в постановке О. Кулика «Мессии» Генделя предложить такую трактовку: Мессией «становился конкретный бомжара с Курского вокзала», а хористы при этом должны были выходить на сцену в чем мать родила… И нет им числа, этим «новациям без границ». Их тьмы и тьмы.
Три десятилетия в публичном пространстве отечественной культуры копилась эта масса гнили, грязи, гноя под видом «открытого искусства», черпающего идеи и приемы по преимуществу на европейских задворках. В качестве «охранной грамоты» или, точнее, каиновой печати они использовали, естественно, «свободу», таская ее как грязную продажную девку по всем своим выставкам и спектаклям с «голыми пионерками» и «откровенными полароидными снимками». При этом, как мантру повторяли на сотни голосов одно и то же: «Европеизацию нашего искусства …наша власть пережить не в состоянии». А нашей публике «нужно навязывать новые вкусы».
Ну почему же? Власть-то как раз еще три года назад сама всячески поддерживала «европеизацию». Ну а 90-е годы были такими тучными, что тотально скупались за госсчёт все арт-объекты, не имеющие никакой художественной ценности. Наглая радикальность и неэстетическая свалка копились очень долго, – и публика как часть общества долго не могла уяснить: это как, вообще, понимать? Для «прикола» или всерьез – герб в виде курицы? картина в виде листа железа, на которой на веревке сушится белье в списке номинантов на Госпремию? полуголая тетка в пространстве христианского символизма? Это зачем Крест Распятия совмещен с сосисками, а порнушка – с детьми и святыми? И отчего они так несчастны, что их герои едят кал и матом ругаются во всех их спектаклях и фильмах!?
Мы должны, – настойчиво транслировали нам, – снять шляпу перед носителями анти-традиции и низко кланяться за то, что они «весомо, грубо, зримо» «натаскивают гражданина на спокойное отношение к проявлению любых непонятных ему действий», то есть приучают к тому, что в культуре ВСЁ можно.
Культурная депрессивность и культурный радикализм, концентрированно-испорченный модными экспонатами воздух культуры, варваризация под видом «европеизации» достигли нынче критической массы. И, естественно, первыми заявили о своих культурных правах – НЕ быть бесконечно эстетически и ценностно оскорбленными, – заявили те, кто жил и живет в пространстве русской христианской культуры. Если твой личный мир вмещает идеальное (наряду с реально-житейским и историческим), то ты, конечно, в той или иной форме неизбежно будешь протестовать (просто иначе не можешь, защищая свой собственный, глубоко-личный ценностный мир от разрушения).
Именно современные культурные практики форматируют эстетический экстремизм, враждебность, агрессию разных культурных групп по отношению друг к другу. Акционисты, проповедующие «эстетику отсутствия» объявили войну той части публики и критики, которая держится за «эстетику присутствия». Присутствия в своей жизни Бога, спасительной оболочки классической культуры, культурных фильтров и норм, не позволяющих человеку встать на четвереньки, – поскольку именно в таком виде удобнее всего смотреть спектакли «горизонтального театра» и арт-объекты того же направления. Между ними (носителями актуальной культуры и публикой) и проходит главная линия конфликта.
Но, мне кажется, что во всех этих конфликтах есть еще заинтересованная третья сторона – это СМИ, привлекающие вполне определенных топ-комментаторов для описания событий и перевода их из плоскости культуры в область общественного управления умами и мнениями.
СМИ не интересно (или не выгодно?) разбираться в том, почему и зачем современное актуальное искусство, современный радикальный театр используют откровенные провокации и занимаются подстрекательством? Им важно в очередной раз поднять девятый вал мутных общественных вод, чтобы все захлебнулись в ужасе от «вандализма», и мысли о том, что «театр снова становится площадкой потенциального погрома». Определения «православный экстремизм», «православный ИГИЛ», «акты вандализма», «черная сотня против Мефистофеля», и снова слова-маркеры – погромы, погромы, погромы – немедленно и в большом объеме начинают мелькать в СМИ при любом конфликте с «современным искусством». Договорились даже до того, что «происшествия в Манеже» свидетельствует «о возрождении неонацизма в нашей стране».
«Вандализм», «погром», «экстремизм» и прочие громкие слова прозвучали и в эфире ПОЕДИНКА. Проханов и Энтео – каждый на свой лад, прекрасно играли свои роли. Уж тут, точно, было гораздо больше подлинного чувства и праведного гнева, чем в арт-объектах МАНЕЖА. Телевидение не терпит среднего градуса температуры. Было перепутано всё и вся: и уже трудно вспомнить, кто кричал, что «права ЛГБТ переходят в диктатуру», а кто – «что правом определить, что есть кощунство» почему-то обладает только священник.
Александр Проханов меня сильно смутил. Кажется, он повторяет то, что было модно в канун крушения Российской империи: уповает на Церковь-утешительницу и «политическое богословие». Правда, в отличие от прежних времен, нынче оно дополнено «коммуно-христианством», «Богородицей с серпом и молотом». Ложь (то есть искусственный конструкт прохановских «всеобщей любви» и «единства» в виде «мистического сталинизма» и «освящения» в Оптиной «русского светского сознания») – была все же слишком очевидна. «Новому» интер-искусству (глобализму) мощный Александр Андреевич противопоставил «новую» интер-мифологию (красно-христианский сталино-советизм). Частое употребление им слово «сакральный» гарантированно и смело демонстрировало непонимание природы метафизики. Какая-то жирная, довольная и плотская «сакральность» тучей наползала на зрителя…
Энтео, который на это возражал напоминанием о тотальном уничтожении священства и контроле над Церковю в годы красной эпохи, о своей задаче – защите христианских святынь, – Энтео почему-то призывал каяться. Кого? В чем? Он все требовал, чтобы «закон работал». Закон о защите чувств верующих.
Кажется, только этого и ждал Соловьев, чтобы раздать «всем сестрам по серьгам»: одним движением руки он смёл все разговоры о России как самобытной цивилизации (православной-ли, красной ли), указав на светский характер государства по Конституции. Он ловко пошатнул христианскую доминанту в традиции понимания России и ее культуры (пропев слова о России «как великой мусульманскй цивилизации» и пр.); он бросил эффектный слоган, что жить нужно не великими традициями, а законами. А главное – «самому никому нельзя решать», оскорбляют Вас или нет, а бежать в суд и ждать, когда там решат, оскорбляют Вас или нет. Замечательный рецепт. Только закон говорит о чувствах – и донеси до суда и предъявить свое чувство, это то же самое, как если предъявлять в суде силу притяжения, когда на Вас с верхнего этажа вылились грязные помои… Эти примеры я привожу только для того, чтобы показать, что и в Законах можно «утонуть», бесконечно создавая новые – в культуре невозможно всё регулировать законом. Человек, несмотря на примитивные представления о нем «нового искусства», остается все еще существом сложным.
На самом деле в ПОЕДИНКЕ, как принято в наших СМИ, прежде всего, бились представители двух проектов в культуре: советского (Проханов) и антисоветского (Энтео), подверстывая и православие под этот «главный тренд». Наверное, никогда не откажутся наши СМИ от ими же бесконечно взнуздываемой темы. Ну не хотят они, чтобы в обществе исчезли «два лагеря», являющиеся на самом-то деле ширмой для совершенно иной реальности. Как не хотят они и другого (к сожалению, эту их любимую песню озвучил А. Проханов): не надо ничего делать, потому как любое реальное действие, влекущее к обострению культурной ситуации, оказывается «выгодно либералам». Элегантно так впрыснули «лекарство» против правды.
И все же центральный вопрос ПОЕДИНКА – о противлении злу силой. Именно физическое действие (порча арт-объектов, скандала в театральном зале и пр.) становится способом привлечения к разговору о ценностном и смысловом пространстве актуальной культуры. На соловьевском шоу этого главного звена как раз и не было – не было тех, кто практикует в области новых культурных зон. Сами кураторы и арт-менеджеры НИКОГДА не готовы к диалогу, всегда предельно агрессивны по отношению к иной точки зрения. Знаю по себе. Именно они не оставляют таким, как Энтео, другого пути к выражению иного взгляда. Вот я, например, пишу о радикальной культуре как разрушающей национальную традицию двадцать пять лет и меня Соловьев никогда не приглашал на ПОЕДИНОК. А Энтео пошел, сбросил на пол линогравюру – и …пожалуйте в прайм-тайм на популярное шоу.
Нарушены тончайшие культурные настройки. Увы, «художник», слепивший торт из похоронок Великой Отечественной войны, или акционистка, выставившая на всеобщее обозрение свою постель с реальным списком тех, с кем спала в ней; или скульптор, имевший «религиозные искания» (а мы непременно должны пасть ниц за одни только его намерения исканий!) и накорябавший на линолеуме Христа как арт-объект, – все они, создающие и курирующие такие проекты, медленно, но, кажется, начинают понимать, что вообще-то нет «культуры без границ». Правда начинают понимать только тогда, когда к ним приходит Энтео.