1. Однажды критик Кокшенёва и критики Ж. и К. обедали в ресторане. После первой смены блюд к ним присоединилась критик Максимова. Изящно присев на стул, она немедленно стала рассказывать об ОДИОЗНОМ институте N., не зная, что критик Кокшенёва там работает. Критик Максимова, работающая в конкурирующем институте R, на требования критика Кокшенёвой представить доказательства «одиозности», указала перстом на критика Ж. как источник её мнения. Критик Кокшенёва, не получив доказательств, огорчилась...

К. Кокшенева: Дорогой Михаил! Заканчивается Год литературы. Ты, как писатель, какие события переживал? Выделялся ли этот Год чем-то особенным в твоей литературной жизни? М. Тарковский: Да, я попытался внести свою лепту в Год литературы, и открыл его эдаким сибирским десантом – проехался по городам Западной Сибири и Урала. Едем с женой из Красноярска на автомобиле с книгами (своими и друзей), с альманахами «Енисей», главным редактором которого я теперь удостоен чести быть. Ну и проводим встреч...

«Чтения о русской поэзии» нашего современника, писателя-петроградца Николая Калягина – одна из лучших и капитальных русских книг нашего века. Она передает живой дух времени и русской культуры, связанной с человеком, народом, Отечеством тысячами нитей. Не понимающий поэзии, полюбит ее и поймет. Не любящий научных штудий, – насладится прекрасным слогом и тонким умом писателя, создающего роскошную и объемную картину русской жизни и культуры

Александр Потемкин – яркий, талантливый современный писатель и издатель, автор повестей «Стол», «Игрок», «Бес», романов «Я», «Изгой», «Человек отменяется», «Кабала», «Русский пациент».

Смею надеяться, что знаменитый монолог Чацкого у нас еще помнят. А вот самому грибоедовскому произведенению «Горе от ума» мало досталось счастливой критики – не считать же таковой «сатирико-демократическую» его трактовку.

Это не «новая» и не «старая» драматургия. Это не «новый» и не «старый» режиссерский стиль. «Пьяные» Вырыпаева/Могучего – это состоявшийся акт творчества, признаками которого является осуществлённость и ясность (оба вкладывают себя в спектакль так, как рильковский каменщик «переложил себя в большое равнодушие собора…»).   Драма и спектакль,  неодолимо тяготея друг к другу, явно продемонстрировали всем, что сбрасывая с себя бремя немодных ценностей (бремя сакральности, например), легко можно ок...

Войти в спектакль лично мне удалось только во втором действии. Я смотрела его 3 ноября. И как-то совсем не театральный красный гроб, с которым играли на сцене, сидел гвоздем в голове…Разбившийся самолет, дичь хэллоуина накануне – все стало преддверием спектакля. Стояло близ, при дверях души… Буквально. И всё настраивало на сопротивление – на смысловой протест по отношению к не-жизни Зилова.

Римас Туминас одел героев Томаса Бернхарда в свои мысли и чувства. Он поместил их в личный театральный космос, в котором высокий символизм и бремя культурной памяти, что несут Гомер, Шекспир, Ростан и Минетти будут сочетаться с печальным каботинством. Так зыбкость «вещей» (актерство, искусство) и шаткость мира (в котором много зла) порождают не только горесть и страдания, но и тревожную обязанность найти в них постоянство…

Читаем современников на фоне классиков и читаем классиков на фоне современников

Русское отцовство – исполинское. Все, что не могли мать и бабушка, мог отец, и мог дед. Утрата отца столь же катастрофична, как и утрата сыновства. Без отца нет и сына.